Я, конечно, понимаю, что «человек во власти» - это машинист поезда, а не велосипедист.
О чём речь. В отличие от вольного велосипедиста, он не может «свернуть в любой момент куда угодно». То есть может - но тогда поезд сойдёт с рельс. Сворачивать он может исключительно на развилках, где есть стрелки - причём переключает их не он. Он может, конечно, как-то повлиять на стрелочников, точнее, на тех, кто в данное время в данном месте оказался стрелочником. Типа, позвонить «за полчаса до» - и попросить, чтобы переключили. Правда, стрелочникам тем временем звонят из разных инстанций, и все орут, и все приказывают: туда! нет, сюда! нет, только туда! При этом нет никакой гарантии, что «ничего не заржавело» и стрелка вообще переключается.
Это знаю не только я, но и все, причём машинисты понимают это лучше других: этот поезд в огне, и им не на что больше жать. Но свернуть им некуда.
Можно, конечно, сойти, как пелевинский герой. Можно не сходить, как призывают герои нашего времени, надеясь, что успеют переключить какую-нибудь стрелку.
Но вообще-то есть третий вариант.
Андрей ещё раз посмотрел на проводника, который его не видел, и на дверь, которая ждала, что её, наконец, откроют. Подумал о том, какие нищие, убогие, жалкие людишки его окружают. Как трясёт в купе, как мерзко воняют простыни, как хамят в туалетной очереди. Вспомнил вкус железнодорожной воды и жидкого чая. Вспомнил всё, что было, и представил себе всё, что ещё предстоит.
Он знал, что надо делать дальше. И выбор, который ему придётся сделать. Прямо сейчас.
Можно было уйти. Туда, в настоящий мир, где его ждала заря, дорога, красивые дома, мосты, церквушки, яблоневые сады. Жизнь, настоящая жизнь. Для него одного. Остальных увезут к разрушенному мосту.
Можно было остаться. Вернуться в прокуренное купе, к вонючим простыням, жидкому чаю. Забыть, что у него был шанс - или, наоборот, помнить всю жизнь, что шанс у него был, и он его отверг, и остался со своим народом, и чувствовать себя чем-то вроде Ахматовой или там Корчака, особенно стоя в очереди в сортир.
Оба варианта его не устраивали. Категорически.
Шагнув к проводнику, он осторожно сунул руку в боковой карман и вынул оттуда ключ. Потом вернулся в купе за вещами.
Разводной ключ лежал на самом дне чемодана. Теперь Андрей понял, зачем он нужен.
Он встал на край железной рубчатой ступени и поглядел в темноту. Она была бесконечной и тихой, и из неё прилетал тёплый ветер, полный множества незнакомых запахов.
Андрей спрыгнул на насыпь. Как только его ноги ударились о гравий, которым были присыпаны шпалы, сзади раздалось шипение сжатого воздуха, и он понял, что у него есть всего несколько минут, а потом поезд тронется.
Он тяжело вздохнул и полез под колёса, в гулкую чёрную пустоту.
Сцепка вагонов оказалась не такой, как в книжках. Он помнил схемы из разных инструкций, от Маркса до Фуко, но расположение болтов и гаек оказалось ни на что не похожим. Поэтому он принялся откручивать все гайки подряд, пока не услышал тихий лязг: вагоны расцепились.
В этот момент поезд тронулся и начал медленно набирать ход.
Андрей вылез из-под вагона, отошёл на несколько метров и посмотрел на «Жёлтую стрелу». Со стороны она действительно походила на сияющую электрическими огнями стрелу, пущенную неизвестно кем неизвестно куда. Андрей посмотрел в ту точку, откуда появлялись вагоны, а потом в ту, где они исчезали, - с обеих сторон не было видно ничего, кроме темной пустоты.
Он понимал, что к утру пассажиры отцепленных вагонов проснутся. Им будет плохо и страшно, потому что они привыкли ехать неизвестно куда, не приходя в чувство, и поначалу им будет не по себе. Скорее всего, ему придётся куда-нибудь их вести, а он не знает, куда. Впрочем, внезапно понял он, это неважно. Как-нибудь сообразят. В конце концов, это нормальные люди, просто попавшие на плохой поезд.
Главное - что они покинули поезд живыми. Это было почти невозможно, но он это сделал, потому что делать что-то другое не имело смысла.
РАСЦЕПИТЬ ВАГОНЫ. Это всё, что от нас требуется. Хотя это "почти невозможно".
24.01.2009 22:16
