Когда я был еще молод, я испытал то же, что обычно переживают многие: я думал, как только стану самостоятельным человеком, тот час же принять участие в общегосударственных делах.

Платон. VII письмо

- Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?

- Конечно.

- А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение их теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?

Платон. "Государство"

Путешествие в Сицилию закончилось.¹ Хайдеггеру одного такого путешествия хватило на всю жизнь. "Встретившийся ему вскоре после этого коллега приветствовал его словами: Ну как, господин Хайдеггер, вернулись из Сиракуз?"² Самым первым в Сицилию отправился Платон. С тех пор так и повелось: философ "едет в Сицилию", когда хочет на практике воплотить какие-то следствия из своих философских доктрин.

Символично, что ездил Платон именно в Сицилию, - сегодня это выглядит даже более символично, чем прежде, во времена Платона. Сегодня "Сицилия" - значит мафия, коррупция, вендетта, кровавые разборки. Словом, "политика". А может, потому Сицилия и стала такой, что когда-то ее посетил Платон? Философ по своей природе - это концептуальный фантаст, художник мысли. Помимо своей воли он привносит в реальность фантасмагорию, - то, что естественно смотрится в романе или в толстом трактате, в жизни может породить ужасных фантомов. Пусть так, - но разве реальность сама не является фантасмагорией?

Платон побывал в Сицилии трижды. Хайдеггеру хватило одного раза. Достоевскому из Сицилии возвращаться пришлось через Сибирь. Сергей Курехин оттуда так и не вернулся. Даже Пушкин чуть было не оказался в Сицилии. Почему в Сицилию едет философ, это понятно, но зачем туда потянуло художника? "Художник - клиницист цивилизации," - говорит Делез,³ - а прежде, чем ставить диагноз цивилизации, нужно разворошить клинику в собственной душе.

Все-таки, она необходима, эта поездка. В ней получаешь самое главное: нравственное взросление, способность различать добро и зло, возможное и невозможное. Для философа попытка переделать мир - отчасти проба сил перед тем, как переделать себя самого, отчасти - способ изгнать последний остаток детского благодушия, желание сделать всех остальных такими же, как и он сам. Он еще не понял одной простой истины: есть вещи, которым не научаются. Научить философии нельзя, - для философии человек должен родиться. Можно лишь пробудить человека, который рожден для философии, но сам этого пока не знает.

Быть может, для философа поездка в Сицилию - это промежуточная станция по дороге в Лхасу. Это болезнь юного возраста, необходимый этап внутреннего ницшеанства на пути к идеалу даосского и дзэнского мудреца. Этап по дороге к зрелости, который нельзя перепрыгнуть, который нужно пройти собственными ногами. Впрочем, все это мысли того, кто возвращается. Тот, кто еще только едет в Сицилию, думает иначе.

Философ уходит из Сицилии не потому, что политика - штука грязная и опасная. Отказ по этой причине справедливо мог бы показаться трусостью и малодушием. Проблема лежит глубже. Опасность политики в том, что она снижает уровень мышления. На философский дискурс, на настоящее мышление политическая ангажированность действует разрушительно. Философия ищет, - и поэтому смысл, цель, назначение человека для нее остаются открытыми. Философский текст не столько находит ответы, сколько задает новые вопросы. В политике, напротив, все уже решено. Политик уже знает, чего он хочет, - он хочет добиться власти для себя и для своей партии. Оправдана ли эта власть, является ли она благом для общества и для него самого, - таких сомнений для него не существует. В политическом дискурсе речь идет только о средствах, - смысл и цель здесь как бы уже найдены. В политике, особенно в актуальной, текущей политике, речь по сути идет о противоборстве наличных сил. О том, чтобы помочь одной из этих сил и помешать другой. Система референции политического текста жестко задана этим противостоянием. Все, что не укладывается в простую схему "наших бьют", для политического текста - излишество, ненужный балласт. Сегодня, в эпоху постмодерна, то есть в эпоху тотального безмыслия, философия в политическом тексте и превращается в такой ненужный балласт.

Когда многомерный замок философского дискурса, сотканный из тонких паутинок мысли, проецируется на плоскость бетонной стены, от него остается лишь уродливая тень в пещере теней. Сама атмосфера полемики (не путать с беседой и диалогом) разрушительна для философского дискурса. Истина рождается в диалоге - полемика ей ломает хребет. В полемике целью является не синтез, не компромисс, не симбиоз, а победа одной из сторон. Вызванное этим дистанцирование от точки зрения оппонента приводит к тому, что ваша собственная точка зрения огрубляется, деформируется, теряет нюансы. Тонкая ткань философского дискурса разрывается на части гравитационным полем враждующих политических позиций. Полемика поляризует и омертвляет философский дискурс, она разрушает достигаемое в нем сложное равновесие противоположностей - источник его принципиальной незавершенности и будущего развития.

В политике речь идет не о том, чтобы разобраться в сути дела, а в том, как получше "отделать противника". Политик сомнений не имеет, он уже раз и навсегда связал себя с определенной политической силой. "Опрокинуть - называется у него: доказать. Сделать сумасшедшим - называется у него: убедить. А кровь для него - лучшее из оснований."⁴ Сомнение, смена позиций в политике расценивается как потеря лица и самодискредитация, - политический дискурс как бы с самого начала загоняет себя в тупик безмыслия. И напротив, философ, затрагивая вопрос о целях и ценностях, то есть исполняя свой долг философа, неизбежно ставит под сомнения цели и ценности всех противоборствующих сил.⁵ По этой причине его легко обвинить в предательстве и конформизме. Философ, если только он настоящий философ, а не заурядный политический пропагандист и манипулятор, неизбежно становится над схваткой, выбивается из жесткой схемы силового противостояния. Философский дискурс есть абсолютная противоположность политическому, ангажированному дискурсу, потому что философ - это воплощенное сомнение, раздумье, неангажированность. Там, где есть ангажированность, философии уже нет, философия уже окончена, - "караул устал," "ваше слово, товарищ маузер".

Конечно, это не такая уж редкость, - философ с засученными рукавами, философ который держит в руках топор, - но тут нужно четко различать, когда в человеке заканчивается философ и начинается "человек партии", то есть предводитель толпы. В политику философ приходит с уже готовым рецептом, когда философия окончена, и начинается исполнение директив. Можно ли это изменить? - Только одним способом: политика должна перестать быть политикой. Почему нашей жизнью должна управлять игра, из которой изгнано подлинное мышление? Политика как отграниченная от всего остального сфера, в которой правят люди с повадками "профессиональных политиков", не должна существовать. Не за этим ли философ и едет в Сицилию?

А пока "партия философа" может состоять лишь из одного-единственного человека. Так оно и должно быть: истинное место философа - разговор наедине с собой. И если башня из слоновой кости в умирающей стране - штука неприличная, значит остается только подполье, монастырь, катакомбы. "По ту сторону мира любви и ненависти существует огромный, светлый и праздничный мир, целая Вселенная, полная цвета, звука, слова и мысли."⁶

В Сицилии тоже много света и солнца, там жарко и растет виноград, из которого делают вино - красное, как кровь, которая покрывает Сицилию. Я оставляю ее другим. А впрочем, кто знает? "От тюрьмы да от сумы не зарекайся", - Платон путешествовал в Сицилию трижды.

июль 1998

Примечания

¹ Текст написан после очередной "поездки в Сицилию", то есть попытки вторжения в один из секторов актуального общественно-политического дискурса.

² В. Бибихин. Дело Хайдеггера // Хайдеггер М. "Время и бытие". М., 1993. С. 5.

³ Ж. Делез. Логика смысла. М., 1995. С. 284.

⁴ Ф. Ницше. Так говорил Заратустра // Собр. соч. в 2х т. Т.2. М., 1990. С. 37.

⁵ С.Корнев. Место философии. Часть I. М., 1996.

⁶ С.Корнев. Возражение I // Антикомментарии к диалогу "Пианист". М., 1993. (unpublished)