От авторов: В книге «Страна Моксель» Владимир Белинский бессовестно перевирает историю. Он показывает древних москвичей «кровожадными дикарями», а древних русичей - «невинными жертвами». Но так ли всё однозначно? На этот вопрос мы и постарались ответить.

Глава 1. Первопроходцы

Странный это край - берёзы да ели. Промеж ними юлят звериные тропинки: оступишься на такой - и завязнешь в болоте. Двух дружинников так потеряли.

Если бы не Ілля - тучный коренастый туземец племени мурома - не пройти бы тут русинам. Но Ілля - дикарь, сын леса. Пригибается, нюхает воздух, точно зверь, прищуривает глаза... и безошибочно находит очередную оленью стёжку. И ведёт всех за собой, осторожно, прощупывая дорогу ногой. А уж потом машет рукой князю Юрію.

Так идут киевляне много дней. И тупое, бессмысленное однообразие леса наваливается на них, давит. Одни, вдали от родины и цивилизации, люди дичают. Усталость усыпляет все прочие чувства. И Олекса, как и прочие русины, забывает про абстрактные понятия: «хорошо/плохо», «благородно/бесчестно». Остаются лишь инстинкты. Словно в тумане, вспоминает он разграбленные туземные сёла, убитых дикарей, сожжённые хаты-«ізбушкі». Ни жалости, ни стыда. Что сказал бы папа-священник, если бы узнал про «подвиги» сына? Олекса старается об этом не думать.

Он всматривается в чужой не-руський лес, хоть и знает наперёд: нет там ничего интересного. Или опасного. Волки не отважатся напасть на многочисленный отряд, медведь - тем более. А туземцы... Что с них взять? «Бідні, добрі дикуни», - говорил о них отец Олекси. И добавлял, что живут они во тьме язычества, и что долг христианина-русина - приблизить их ко Христу.

«От і наближаємо» - мелькает в голове. Злая ирония пересиливает усталость. И вспоминает он перекошенное страхом лицо туземки. И его, Олекси, пощёчину. И треск разрываемой одежды. И дикое пряное наслаждение. А на лице дикарки - лишь боль и нечеловеческий страх. Ни следа ненависти - туземцы ещё не знают, что это такое. Не знают жажды мести.

- Вони живуть у гармонії з природою, - сказал как-то Добриня. - Ізольовані примітивні суспільства. Ідеал простоти. Агресивні тенденції зведені до мінімуму.

Добриня редко раскрывает рот. А уж по душам говорит с одним лишь Олексой - остальные не поймут. В дружине князя Юрія собрались, прямо скажем, не философы: хорошо, если читать и писать умеют. А кто ещё попрётся за князем-неудачником в непролозные холодные чащобы?

- Чом ти тут, Поповичу? - спросил как-то Добриня.

- Шукаю пригод, - коротко ответил Олекса, давно привыкший к своему прозвищу.

А Добриня молча кивнул. Проницательный он: сразу понял, что парень не хочет говорить.

А Олекса и сам не смог бы объяснить, почему записался в дружину к Довгорукому. Назло отцу? Но ведь дело не только в этом. Мир посмотреть? Но тогда поехал бы в Константинополь или хотя бы Корсунь - грелся бы сейчас на песочке возле тёплого моря. Обнимал бы стройных смуглых блудниц. А он, как дурак, загнал себя в северные болота и идёт по ним, вечно усталый и полуголодный - потому что много ли отберёшь у небогатых лесных дикарей? Видно, совсем уж плохо пришлось князю Юрію, если пошёл грабить убогих. А тем более, устраивать тут княжий стол.

Глава 2. Река Ма-Асква

Река была широкая и мутная. Текла она медленно и лениво. Заболоченные берега поросли редким тростником. Но слева, прямо под обрывом, в неё впадала речушка поменьше - прозрачная, чистенькая, с песчаным неглинистым дном. Будет где напиться.

- Далі не йдемо! - объявил князь Юрій.

И все вокруг поняли, что тут и будет граница его владений - если можно так назвать многие вёрсты непролазных лесов и болот. А идти далее и правда не имело смысла: сёла становились всё реже, туземцы - всё беднее, а чащи - непроходимее. Даже Ілля начал уже путаться в этом краю: холодные муромские земли казались отсюда благословенным югом.

- Тут буде фортеця, - Довгорукий указал булавой прямо под копыта своего коня.

- Добре місце, княже, - одобрил Добриня, как всегда по правую руку князя.

Юрій недовольно покосился: кто он такой, чтоб оценивать княжьи решения? Но промолчал. Если бы не Добриня, не ушли бы киевляне дальше северной границы Руси. Немолодой и тщедушный, он не только дружинников держал в безоговорочном подчинении, но и туземцами повелевать умел. Напугать залещанского аборигена - проще простого. А вот заставить поступать по-своему - тут нужно умение. А Добриня точно знал, когда надавить, а когда ослабить хватку, как заинтересовать и как поставить на колени. Говорят, это он приручил Іллю.

И будь Добриня почестолюбивей, да ещё и княжьих кровей, мог бы он и сам сколотить дружину, покорить пару племён и стать каким-нибудь Князем Мокшанским или Клязьмянским. К счастью для Юрія, Добриня - всего лишь боярский сын. А главное,  власть, как таковая, его не интересует. Непонятно вообще, почему он, человек образованный и не бедный, впутался в эту историю. Спросить же Олекса не решался.

Князь подал знак, и люди спустились с коней. Приятно всё-таки, размять ноги после долгого перехода, а то и просто повалиться в высокую траву - отдохнуть малость.

- Ожина! - воскликнул Олекса чуть не по-детски.

Не ослабляя лат, поспешил он к высоким колючим ежевичным кустам. И так радостно ему стало, что нашёл на чужбине хоть что-то знакомое! Любимые с детства ягоды таяли во рту.

Утолив первый голод, Олекса поднял голову... и увидел пару бледно-голубых глаз.

Прямо перед ним, локтях в четырёх, стоял человек. Был он низкорослый, в диковинной одежде и с долгой нечёсаной бородой. Типичный туземец. Дикарь с интересом разглядывал незваного гостя. Не прячась. И невдомёк ему было, что жалкая жизнь его в опасности.

- Тут тубілець, - сообщает Олекса товарищам.

- Тихо, Поповичу, налякаєш! - шепчет Добриня.

Впрочем, напрасно он волнуется: туземец и не думает убегать. Стоит, как пень, и таращит глаза на пришельцев. И улыбается добродушно. Словно отряд конных воинов - не источник опасности, а какой-то занимательный спектакль.

- Tabula rasa, - непонятно бормочет Добриня.

- Я їх відучу усміхатися, - кривится князь.

Добриня лишь пожимает плечами: мол, дело твоё, княже. Он машет рукой и двое дружинников спешат к дикарю и заламывают руки. На лице туземца - изумление. Будто и поверить не может, что люди на такое способны.

- Ілля, перекладай! - приказывает князь.

Ілля вперевалочку подходит к пленнику. И Олекса усмехается: по одежде не отличить муромца от русина, а вот бриться сын леса так и не научился - борода такая же, как и у пойманного залещанина.

 Ілля что-то болбочет пленнику. Тот, кажется, понимает. И отвечает на том же непонятном наречии.

- Йÿштерге єго звать, - переводит Ілля. Как ни старается он говорить по-русински, а всё равно выходит неправильно. Речь у него корявая, порой и разобрать сложно. А случается, что и вовсе выдумает какие-то новые слова.  -  У ніх тут цєлая дєрєвня, за прігоркам.

«Дєрєвнєй» Ілля называет село - видимо от русинского слова «дерево». И то правда: туземные сёла полностью деревянные.

- Спитай, що це за річка! - князь показывает на бОльшую из рек.

Ілля переводит.

- Ма-а-Асква, - смешно выговаривает абориген. И, показав на меньшую, чистую речку, добавляет совсем уже что-то нечленораздельное.

- Ну, це вже занадто, - решает князь Юрій. - Цю я нарікаю Неглинкою.

Он потирает гладко выбритый подбородок.

- Годі балакати! - повелевает наконец. - Хай веде нас до свого села! Беріть дикунів, скільки впіймаєте, і зганяйте на будову. Та візьміть там щось поїсти!

Добриня молча выехал вперёд и часть отряда - та, что справа, выстроилась за ним.  Это его, Добрині, гвардия - «правий sector», как говорит он в шутку.

  Князь одобрительно кивает: без Добрыни бы ратники наломали дров. Туземцы нужны живыми, здоровыми и не в очень расстроенных чувствах. А развлечься можно и после.

Ілля обратился к пленному и по-дикарски приказал ему показать «дєрєвню». Тот не отпирался, не таился - даже вроде бы рад был, что чужаки заинтересовались родным селом.

«Бідолага» - промелькнуло в голове у Олексы - «Не розуміє, дурний, що на нього чекає». Но он сразу же задавил в себе ненужную жалость. Не в церкви они - а на краю неведомой земли. Да и чего варваров жалеть? Нехристи, дикари. «Але ж вони теж люди!» - снова прозвучал в голове голос отца (как всегда некстати).

Глава 3. Уроки цивилизации

Этим туземцам повезло более других. Жалел их князь: для строительства нужны люди. И потому не разорили их село дотла, да и вообще старались не убивать - и даже не бить понапрасну. В отношении всего остального, Добриня держал войско в ежовых рукавицах: потому и туземки остались всё больше нетронуты киевлянами.

Но человеческая-то природа берёт своё! И дружинники, объединившись небольшими группами, выезжали на ловы - другие «дєрєвні» искать. Сколько сёл они нашли и что там творили, про то не сказывали. Впрочем, и так ясно. Олекса поехал с ними лишь однажды - и ему не понравилось. Он не понимал бессмысленной жестокости. Ну ладно, пограбили, с туземками «побаловали». Но зачем убивать, мучить? И зачем сжигать их дурацкие деревянные «ізби»? А воины и сами не понимали зачем бесчинствуют. И Олексі показалось, что злило их миролюбие дикарей, мягкость их характера, робость. Словно мстили русины за это!

В лагерь он вернулся задумчивый. И так ему вдруг всё осточертело! И лес этот неестественный, берёзовый. И убогие меховые палатки. И сирый деревянный остов строящейся крепости. А больше всего - эти люди: и преследователи, и жертвы. И злила его жестокость русинов, и бесила безответность туземцев. Хоть раз бы ударили в ответ. Всё равно б не пощадили, но хоть опасались бы - а значит хоть немного уважали б. Но местному дикарю и в голову не придёт сделать больно другому человеку - пусть даже чужаку, захватчику.

Словно больной, развёл Олекса костёр. Долго сидел в одиночестве и смотрел на пламя. Добриня неслышно сел рядом. И неожиданно положил руку на плечё.

- Ковтни, Поповичу, легше буде, - сказал старик, протянув меховую сумку с мёдом.

Олекса глотает хмельной напиток. Становится теплее и спокойнее. Добриня гладит его по голове, по плечу. И убирает руку.

- Ностальгія, юначе? - говорит тихо.

- Що це таке?

- Туга за домівкою.

Олекса задумывается на миг.

- Ні, чого нема - того нема, - и как-то само собой так получается, что выкладывает он Добрині всё, что на душе.

Старик качает головой.

- В кожного на землі своя доля, - говорит он тихо. - На все свій час. Час карати і час мучитись. Час страждати і час мститися.

- Ти про що? - не понимает Олекса.

- Те, що ми тут робимо, то є вкрай небезпечне, - Добриня опускает морщинистое лицо. - Колись за це доведеться платити.

- Хочеш сказати, що нас покарає Бог?

- Це досить ймовірно. І зробить Він це руками наших жертв.

Олекса удивлённо смотрит на него - не рехнулся ли старик? Тот грустно усмехается.

- Тобі здається, що це неможливо, - констатирует Добриня. - Ти думаєш, що тубільці назавжди залишаться добрими і тихими. Так?

Олекса кивает.

- Але ж я їх знаю, - сообщает старик. - Це ж я приборкував дикуна-Іллю, я його виховував. І повір мені - в них є колосальний потенціал. Вони швидко вчаться. Якби ми навчили їх доброму, поділилися досягненнями цивілізації - не було б вдячнішого народу!

- А ми їх взагалі нічому не вчимо, - обрывает Олекса.

- Помиляєшся, Поповичу! - очи русина пылают - не то возмущением, не то страхом. - Ми вчимо їх вбивати. А ще - грабувати, ґвалтувати, брехати. І дай Боже, щоб вони не засвоїли урок!

- Поки що вони не навчилися навіть втікати, - парирует Олекса и сам удивляется презрению в своём голосе.

- Поки що, - Добриня тяжело вздыхает. - Коли вони навчаться, буде пізно.

Глава 4. Весна в чужом краю

Даже в этом ледяном краю наступает весна. Олекса уже отчаялся её ждать. Холод убивал его морально. Не хотелось ни двигаться, ни общаться, ни думать. Целыми днями валялся на своём ложе, укрывшись медвежьей шкурой.

Остальные были не в лучшем состоянии. За зиму двое русинов умерло от простуды, а может - от тоски по далёкой родине. Ещё несколько лежали больные. И если бы не Ілля, доставший у аборигенов какие-то туземные лекарства, умерших могло бы быть больше.

Маленькую крепость занесло снегами по самые башни. И если бы аборигены вздумали напасть - им бы ничего не стоило пробраться по сугробам прямо в окно терема и перебить усталых обезволенных русинов. Но такое дикарям и в голову бы не пришло - смирный народ. Делай с ними что хочешь - они и руки не поднимут, чтобы защититься.

Князь Юрій, не будь дурак, ещё летом вернулся с дружиной в свою Суздальську фортецю, - она и побольше, и поцивилизованней, а главное - южнее, да и к родине ближе. Добриню оставил за старшего, а с ним - маленький гарнизон. «І чом я тут залишився? - думал потом Олекса. - Чом не поїхав з Князем?»

Наверное, боялся за себя: в Суздали всегда будет соблазн вернуться домой, к маме с папой под крылышко. А из этих болот разве сбежишь? Вот и наказание за гордость и трусость - бесконечная нечеловечески холодная зима.

После Пасхи стало как-то легче. Снег начал понемногу таять и на мокрой глинистой земле появились зелёные ростки. На деревьях набухли почки.

- У Києві зараз вже сади цвітуть, - вздыхал Олекса.

- Ностальгія, - понимающе усмехался Добриня. - Перший рік є найтяжчий.

Видимо он и сам когда-то прошёл через что-то подобное - и не один раз.

- Тобі треба рухатись, - повторял Добриня. - Фізична активність допомагає перебороти депресію.

Когда на деревьях зашумели листья, Олекса собрал моральные силы и заставил себя сесть на коня. Доехал до туземного села-«дєрєвні». Увидев русина, аборигены согнулись в поклоне.

«Дєрєвня» сильно выросла с прошлого лета. Конечно, наиболее гордые и непокорные туземцы убежали прочь и попрятались в лесных чащах. Но на их место неожиданно повалили другие аборигены - попослушнее. Добриня дал им понять: кто работает на русинов и во всём их слушается - того не тронут. Конечно, русин им господин: что захочет, то возьмёт без спроса. А понравится ему какая женщина - лучше не перечить. Но зато не станет ни жечь ни убивать. А будет слишком уж своевольничать - можно пожаловаться Добринє: он такого не любит.

Многих туземцев это устраивало. Они не просто покорились русинам, но и старались во всём подражать хозяевам.

- Трохи гротескно в них це виходить, - говорил Добриня. - Та що поробиш?

Старшим над аборигенами Добриня назначил их соплеменника - туземца Іллю. Ілля подошёл к делу основательно: для начала начал учить их говорить по-русински, а вернее - на диалекте собственного сочинения. Ілля называл это наречие «русскім язиком». И сколько ему не повторяли, что у киевлян - руська мова, а «язик» - во рту, туземец лишь пожимал могучими плечами.

- Нам зараз не до філологічних аспектів, - махнул рукой Добриня и больше уж не пытался исправлять «русскій язик» аборигенов. Хорошо, что хоть так говорят!

Олекса проехал пол-«дєрєвні», когда конь вдруг заржал, встал на дыбы и скинул всадника.

Очнулся он на лавке, в туземной хате («ізбє»). Над ним склонилась девушка удивительной красы - омывала ему лоб холодной водой. Встретилась взглядом с Олексой и нежно улыбнулась.

- Как ти сєбя чувствуєш? - сказала она «русскім язиком» туземцев. - Я так пєрєжівала...

Завороженный, смотрел Олекса в васильковые глаза незнакомки. Она тоже не отрывалась от него. Прядь золотых волос упала Олексі на щеку. Девушка засмеялась и убрала её.

- Хто ти така? - вымолвил русин.

- Альонушка мєня звать, - она смотрела на него с восторгом и нежностью.

- Оленка... - повторил Олекса на киевский лад.

Он попробовал встать, но тело не слушалось.

Глава 5. Дикарка

Стоя на башне, Добриня смотрел на ленивую мутную реку. Локтях в пятистах, находился маленький каменистый пляж. Там, по утрам, любили купаться воины. С башни, конечно, мало что было видно, но не зря же дана человеку фантазия. Глядя на фигурки, что плещутся в воде, Добриня представлял себе стройные молодые тела, широкие плечи, налитые мускулы, ноги...

Но сегодня, с самого утра, моросит дождь. Да и холодно нынче. Вот и нет никого на пляже. «Може то й на краще,» - думает Добриня. К чему пустые грёзы? Всё равно ведь ничего никогда не выйдет!

За долгие годы, Добриня научился сдерживать свои чувства. «Я свідомий свого гріха, - повторял он мысленно. - Ніколи не дам йому волю!» И не давал. В юности, чтобы справиться с недопустимыми желаниями, заставил себя учиться лучше других: за книжками да пергаментами как-то не до телесных вожделений. А после и вовсе покинул родину. «Де я тільки не студіював? - грустно улыбался Добриня. - Європа, Візантія, Халіфат... А розуму не здобув». Изредка встречал Добриня таких же, как он сам. Одни боролись с недугом, другие же говорили: мы - такие как есть, и жить будем так, как хотим! Они скрывались от социума, встречались помеж собою тайно. Их разоблачали - арестовывали, мучили, казнили. Но они - хоть иногда, хоть на миг - были счастливы. Не то, что Добриня.

«Може вони мають рацію?» - думал он часто. Может настанет день - и без страху выйдут они на улицы больших городов. И будут их многие сотни. И никто-никто не посмеет кинуть в них камень! Может и в Киеве когда-нибудь такое случится. А может - и в этой забытой Богом фортеці, возле реки со странным названием «Маасква».

- Вітаю, - услышал Добриня и открыл глаза.

- Як справи, Олексо? - улыбнулся он. - Як там твоя аборигенка?

- Хай вона сама тобі скаже, - засмеялся Олекса.

- Здравствуй, начальнік, - раздался звонкий голос туземки. За миг она уже стояла на башне. Олекса обнял её.

- Обережно, не впадіть, - нахмурился Добриня.

Он знал, что некоторые русины завели себе туземных подруг из числа «русскіх людєй». Но те жили в соседней «дєрєвнє», а кавалеры регулярно наведывались в гости. Один только Олекса додумался поселить дикарку у фортеці. Не нравилось это Добрині, но и остановить безобразие он не мог: Олекса - его единственный друг в этой чащобе.

«Зрештою, я завжди був проти апардеїду, - подумал он, припомнив экзотическое фризское слово, выученное в годы европейских странствий. - Треба ж інтегрувати дикунів до нашої цивілізації. Зробити з них справжніх русинів.»

Пока он пытался оправдать собственное бездействие высокими гуманитарными идеями, туземка "интегрировалась" по-своему. Как ветер, носилась она по фортеці и всюду совала свой веснущатый носик.

- А чьо ета таакоє? - спрашивала она всех подряд, показывая то на оружие, то на доспехи, то на совсем уже обыденные предметы. Всё вокруг интересовало её.

Вот и сейчас не могла угомониться:

- Расскажи мнє пра Кієв-ґрад! - воскликнула она ни к селу ни к городу, обращаясь к Добрині.

- Київ - найбільше місто Східної Європи, - буркнул Добриня, чтоб отвязаться.

- Ґєйропи? - переспросила девушка.

- Не "ґейропи", а Європи! - виправив Добриня.

- Ґєйропи... - снова сказала Оленка і задумалась на миг. - А кто там ґлавний?

Как-то так всё вышло, что начал Добриня ей рассказывать про русинских князей, в особенности же про Володимира Великого.

- Да єму памятнік нада паставіть, Владіміру-то! - вискликнула варварка. - Вон там і паставім!

И она показала пальцем в лесную чащу. Олекса засмеялся такой наивной непосредственности. Улыбнулся и Добриня, представив себе памятник Святому Володимиру в залещанских дебрях.

- Хєрсанес наш!!! - победоносно закричала Оленка, узнав про взятие города князем Володимиром.

- Херсонес то є вельми сакральне місто, - пошутил Добриня.

- Сакральноє мєсто! - повторила  залещанка. - Сакральний Хєрсанес!

Олекса вздохнул - мол что с аборигенки возьмёшь? Добриня же рассмеялся. Tabula rasa, дитя природы. Ему нравилось наивное любопытство дикарки. Да и поговорить хотелось. И, опершись поудобнее на стену, Добриня продолжил рассказ про Київську Русь.

Глава 6. Беспокойство

Чёрный лес казался живым существом. Ветви вековых деревьев напоминали гигантские щупальца - казалось, схватят сейчас и утянут в непроглядную темноту. Олекса перекрестился и побрёл дальше. Кусты царапали ему лицо, рвали одежду. Но он не останавливался. Лишь крепче сжимал в руке факел.

- Я... маю... дізнатися... - шептал он сам себе.

Странное оцепенение овладело им. Не знал, куда он идёт и зачем, что встретит на пути и вернётся ли живым. Всё это казалось сейчас второстепенным. «Головне - не зупинятися,» - стучало в голове.

И всё же он внимательно смотрел под ноги. Чтобы не было как с Добринею. Добриня погиб час назад. Погиб глупо и неожиданно. И необъяснимо.

Олекса вытер лицо от пота. На рукаве осталась кровь - проклятая ссадина на лбу! «Шляк би це трафив!» - выругался он.

А началось всё так невинно! С утра выяснилось, что со склада пропало несколько головок сыра. Сыр был хороший, дарницький, присланный с самой Руси. Поиски ничего не дали. Русины ничего подозрительного не заметили, а туземцы - разумеется, из «русскіх людєй» - лишь отводили взгляд и приговаривали: «Нє знаю, нє вєдаю». Такая реакция показалась странноватой, но Добриня был противником физического воздействия, да и вообще гуманистом. Потому пытать никого не стал. Даже не ударил. Но, краем глаза, следил за происходящим.

Пополудни, среди «русскіх людєй» началось какое-то странное движение. Под тем или иным предлогом, они покидали фортецю.

- Ходімо на рекогностування - прошептал Добриня.

И они с Олексою пошли в сторону «дєрєвні». Не спешили, не оглядывались по сторонам. Громко говорили о всяких пустяках. Казалось, что гуляют они просто так, абы ноги размять. В «дєрєвню» даже и не заходили, стали себе на околице и продолжали беседу.

В селении аборигенов также царило оживление. Собравшись маленькими группками, они о чём-то беседовали, порой спорили. Говорили, конечно же, «по-русскі» - родной язык был у них теперь не в чести. Добриня с Олексою неплохо уже понимали «русскій язик», но тут ничего разобрать не сумели. «Русскій мір, русскій мір» - эхом доносилось до них.

- Чому вони говорять про мир? - не понял Олекса. - Хіба ж у нас війна?

Добриня пожал плечами.

Солнце опускалось за лес. В сумерках всё сложнее было разглядеть аборигенов. И всё тише звучали их голоса. Вот уже и стемнело, а в «дєрєвнє» - ни огонька. Мёртвая тишина окутала селение.

- Там нікого нема! - воскликнул Олекса.

Добриня положил ему руку на плечо - мол, спокойно, разберёмся. Он стукнул кремнем о кольчугу и зажёг факел. Осторожно побрели они по извилистым улочкам, заглядывая в «ізбушкі». "Дєрєвня" и вправду опустела. Ни души.

- Дивись, - шепнул Добриня.

На пыльной земле остались отпечатки «лаптєй», традиционной обуви аборигенов. Десятки следов. И все вели в одну сторону.

Добриня с Олексою пошли в том же направлении. Так и оказались они в чаще леса. А потом Добриня провалился в яму, вырытую прямо посреди тропинки, и напоролся на врытый в землю деревянный кол. Он умер мгновенно.

Яму вырыли несколько часом назад, словно во сне констатировал Олекса. Земля ещё совсем свежая.

Кто? Зачем? Почему? Туземец не способен на такое! Они смирные, тихие. И мухи не обидят. А уж ставить ловушки на людей...

Может, нечистая сила?

Глава 7. Поляна

Так и шёл он вперёд по ночному лесу, пока, наконец, не увидел вдалеке неясный свет. Подкрался и замер: посреди поляны горел костёр. Возле костра возвышалось пирамидальное сооружение в человеческий рост. На нём стояла Оленка.

У её ног проходили колонны туземцев. Одна за другой. Колонны были ровные, прямоугольные. Словно армия какая.

- Наша матушка Рассія всєму свєту галава! - скандировали аборигены.

- На Кієв, на Галіч! - командовала Олена.

- Ми смєло в бой пойдьом за Русь святую! - откликались «бойцы». У каждого в руке была долгая палка изображавшая, видимо, копьё.

Олекса оторопел. Что это за спектакль? Каков его смысл? Идти войной на Русь... за Русь?

- Не бачу логіки, - прошептал русин.

Олена подняла руку и все затихли.

- Масква, как многа в етом звукє для сєрдца русского слілось! - провозгласила она.

Аборигены подали ей поднос с сыром. Широко взмахнув рукой, Олена кинула еду в огонь.

- Санкциі! Санкциі! - закричали дикари.

Сыр плавился и горел.

Олекса с ужасом смотрел на происходящее. Что это? Зачем?!

Кусты за спиной зашуршали. Обернуться Олекса не успел - ему заломили руки за спину, закрыли рот.

- А вєдь чурка! - сказал кто-то.

А потом был удар в затылок. И темнота.

...

- Аставьтє нас! - доносится откуда-то из внешнего мира.

Топот множества ног. Шаги удаляются. Тишина.

Кто-то проводит рукой по щеке. Олекса открывает глаза.

- Оленко...

Девушка склонилась над ним. На лице - злая улыбка.

- Оленко, що то було?

- Есть такое поверье: хочешь победить врага - сожги его еду..

- Що?!

- Что слышал. Киевляне пришли на нашу землю. Грабили, убивали, жгли. Вы думали, что всесильны. Но мы быстро учимся. Быстрее, чем вы думаете.

Она переводит дух. Очи сияют.

- Мы станем такими же, как вы - жестокими и безжалостными. Русь будет тут, в Залесье, на Ма-Асквае! А вас мы превратим в младших братьев!

- Оленко, ти мариш!

- Я брежу? - Олена смеётся. - Да что ты вообще про меня знаешь?! Я знаю про тебя всё: где ты родился, кто твой отец, чего ты боялся когда был маленький и о чём мечтаешь теперь. А вот скажи, как меня звали в детстве?

Олекса краснеет.

- Меня звали Асталче, по-русински «красуня»...

Глава 8. Асталче

Её звали Асталче, что значит «красавица». И имя это ей очень подходило. Высокая, стройная, с долгими золотыми волосами. В васильковых глазах - ум и озорство. Но озорство доброе, весёлое. В каждом её движении была нежная женственность. И в то же время - великая внутренняя сила.

З детства была Асталче непоседой - бегала по лесным тропинкам, купалась в прохладных озёрах, а порой, сплетя из высоких трав специальную сеть от пчёл, лазила по деревьям за диким мёдом.

Жила она в селе, состоящем из трёх приземистых деревянных хат (в Залесье такие называют «ізба»). Не большое село, но и не маленькое. А до соседнего целый день идти надобно. Но слава о красивой и весёлой девушке разнеслась далеко - за целых пять дней пути. Как-то приходили к Асталче свататься, но она лишь расхохоталась по-доброму: хоть и миновала её 16-я зима, а замуж не спешила. Всё ждала, что сама отыщет своего суженого. И будет это парень ей под стать: и красивый, и умный, и добрый. И будет у них любовь на целую жизнь, и много-много детей. Но время шло, а молодец всё не появлялся. Ничего, думала Асталче. Куда спешить?

В то утро вышла она из «ізби» пораньше и пошла в лес собирать грибы. А с ней - Чувар, весёлый белый щенок. И так они вдвоём забегались, заигрались, что не заметили, как время подошло к полудню. Вот идут они к селу, а в руках у Асталче - тяжёлая корзина с грибами да ягодами. И солнце светит ласково. Хорошо!

И вдруг на тропинке видит человека странного вида. Высокий, в железной одежде и такой же шапке. Вроде и мужчина, а бороды нет. И кричит ей что-то по-непонятному.

Чувар, виляя хвостом, кинулся к незнакомцу - для него каждый человек друг. А тот выхватил длинный, в два локтя, нож и перерубил пёсика пополам.

Асталче и вскрикнуть не успела, как пришелец повалил её на землю и навалился сверху. Что было дальше она не могла потом вспомнить. Помнила только резкую невыносимую боль. И внезапный стыд. И что где-то далеко, в селе, раздались нечеловеческие крики ужаса. Кричала ли она сама - того не помнит.

И сама не могла потом понять, как нащупала рукой долгий нож, которым убили Чувара, как подняла такую тяжесть, как вонзила в безбородого колонизатора. Кровь потекла у чужака изо рта. Он захрипел и упал на спину. В карих глазах застыло неимоверное удивление - не ждал он такой смерти.

Долго сидела Асталче в оцепенении. Она убила человека! Как такое возможно? Не могла она такого сделать, это наверное почудилось. Но вот он, чужак, лежит рядом, залитый кровью. Не двигается, не дышит.

И забыла Асталче обо всём. Обняла колени окровавленными руками и дрожала - хоть и тёплый выдался день. И не могла прийти в себя.

А потом услышала голоса - чужие, незнакомые. И слов было не разобрать. Голоса приближались и она поняла - надо прятаться. Подтянула разорванную одежду и бросилась в лес. Тут она дома - каждый кустик знает, каждое дерево. А вот чужаки тут как слепые котята. Затаилась она за пнём и смотрела, как они нашли они труп товарища, как удивились безмерно, как начали кричать и размахивать длинными ножами. Но найти Асталче, конечно же, не смогли. Погрузили мёртвого на коня и убрались восвояси.

От села пахнуло дымом. Асталче пошла туда. Она уже ничему не удивлялась, ничего её не пугало. Как во сне была. Обвела мутным взглядом горящие "ізби". Посмотрела на трупы на земле - все тут были, никто не спасся.

Обернулась - и молча ушла прочь.

...

Олексі тяжело на душе. Сердце бьётся, как ненормальное.

- Оленко, я не знав... Пробач...

- Что ты не знал?! Не знал, как ведут себя киевляне в Залесье? Может и не участвовал в этом безобразии?

Олекса опускает голову.

- Поздно каяться. Я грехов не отпускаю - обращайся к папочке. А хочешь знать, что было дальше?

 Глава 9. Родина-мать

- Много ты намучилась, доченька, - вздыхает Яга. - Страшно и подумать, что ты претерпела.

Асталче молча пожимает плечами.

- Много горя принесли нам русины, - продолжает старушка. - И что им не сиделось у себя, на Руси? Зачем пришли к нам, в страну Моксель?

Асталче поднимет голову - очи сверкают, как молнии! А может это просто так кажется - всё-таки зима уже, огонь пылает в очаге, летят искры вверх, тонут в густом дыму. Тесно в «ізбі» у Яги.

- Грабят нас русины, неволят, - качает головою старушка. - И когда эта беда закончится?

- Когда прогоним их к Лоухе! - неожиданно выкрикивает Асталче. - Иначе они не понимают!

Яга смотрит на неё с испугом. Почитай полгода прошло, а девица и далее не в себе. Иногда такое скажет, что и слушать страшно.

- Но этого мало, - тихо продолжает несчастная. - Прогоним - придут снова. Нужно нам самим идти на их Русь - сделать им то, что они делают с нами.

- Что ты такое говоришь, доченька? - ужасается Яга. - Разве можно другому горя желать?

- Можно, - сухо говорит Асталче. - И нужно.

Тяжело Яге такое слушать. Но не даром же она шаманка! Знает, как помочь бедной девочке: надо пойти к Родине-матери и принести ей подношение. Она добрая - поможет исцелить Асталче.

Деревянная хата Яги стоит на сваях, похожих на огромные куриные лапы. Спустившись по лесенке, идут девица со старухой заветной тропинкой. Снег скрипит под ногами, а вокруг - заснеженные ели. Мороз щиплет щёки, подгоняет.

Вот и святилище. Под огромным еловым навесом - деревянная статуя женщины. Руки у неё скрещены на груди. Голова скромно опущена.

- Родина-мать! - говорит Яга. - Заступница наша.

- Заступница! - Асталче вздрагивает от нервного смеха. - Да у неё и оружия-то нет!

Яга с ужасом смотрит на девушку.

- Как же она нас защитит? - не унимается несчастная. - Со скрещенными руками?

- Не обижайся на неё, Родина-мать, - тихо говорит Яга. - Вразуми бедняжку. Вот, дары наши прими...

Она ставит у ног статуи лукошко с сушёными подберёзовиками и подосиновиками. Кланяется до земли и идёт прочь, утягивая за собой Асталче.

С того дня переменилась девушка. Каждое утро идёт в лес с топором, возвращается лишь затемно. Где ходит и что делает - не сказывает. Качает головой Яга - может, на поправку пошла бедняжка?

А весной, как начал снег таять, взяла Асталче Ягу за руку и сама потянула ко святилищу.

- Смотри, что я сделала! - говорит.

А сама аж сияет. И улыбка у неё широкая - как когда-то. Лишь в глазах какие-то странные искорки.

Смотрит Яга - и за сердце хватается: старая Родина-мать порубана на части. А на её месте - новая статуя, вырубленная из цельного дуба.

- Вот наша новая Родина-мать! - говорит Асталче с гордостью. - Ей и поклоняться будем! А старая своё отжила.

У новой Родины волосы распущены, голова гордо поднята. И руки занесены над головой: в одной - щит, а в другой - длинный нож, как у русинов.

- Уж она-то сможет нас защитить! - радуется Асталче. - А подносить ей надо не грибочки и ягоды, а свежую кровь.

И достаёт девица из клети синицу, и мгновенно перерезает ей горло, окропив кровью ноги Родины-матери.

- Что ты, родная... - Яга и слов-то не находит. Страшно ей всё это.

Но Асталче её не слушает, сама с собой говорит:

- Синичка - цвета русинских хоругвей, жёлтая с синим. Придёт день - мы и их принесём в жертву. И поставим нашу Родину-мать у них в Киеве!

Яга тихо плачет.

- Девочка... да ведь ты стала... русинкой... киевлянкой...

А Асталче лишь звонко смеётся.

Эпилог

- Оленко, не всі русини погані. На Русі є багато добрих, розумних, щирих людей. Ти ж зрозумій, князь Юрко набрав покидьків, пройдисвітів!

- Потому что только они и согласились идти в Залесье? А добрым людям не было до нас дела?

- Чому це?

- А тому, что они ничего не сделали, чтобы остановить Долгорукого. Они что, не видели, кто идёт на север?! Не знали, на что способны эти негодяи?! Знали - и промолчали! А может и рады были: очистилась Русь от всякого человеческого мусора! И какое им дело до каких-то там туземцев?! Мы же, для русинов, «грязные дикари», правда?

Олекса не знает, что ответить.

- Мы станем вами, а вы - нами. Русь будет в Ма-Асквае, а киевляне будут нам кланяться. В Киеве мы поставим Родину-Мать и меч её будет касаться вашего неба. По всей Руси забудут русинську мову и заговорят на «русскам язикє»!

- Ну й уява в тебе, - вздыхает Олекса. - Вибач, але це - нісенітниця. Ти зовсім не знаєш нашої цивілізації, не знайома з нашою культурою. Те що ти кажеш - неможливо у принципі! Ані зараз, ані за тисячу років. Щоб кияни заговорили «на русскам язикє»?! Це ж смішно!

- Посміємося за тисячу років. Не буде спокою ані вам, ані країні вашій. Чи пригадаєте тоді «славетного» князя Юрка Довгорукого?

- Та хто ж його вважає за славетного?! Так, дрібний невдаха.

- А чего же ты пошёл за неудачником? Почему ваши русины не посадили его в яму?

- Ми поважаємо права людини.

- А права туземца?! Впрочем, это пустой разговор. Прощай, Альошенька!

- Куди ти?

- В Суздаль, к вашему князю-«неудачнику».

- Навіщо?!

- Увидишь...

Она идёт к дверям.

- Оленко! Кохана моя!

Девушка оборачивается.

- Забудь меня, Альошенька. Забудь навсегда.

Олена исчезает за дверью.

Олекса пытается встать. Ноги почти не слушаются. Голова болит. Шатаясь, он подходит к окну.

На дворе светает. Оленка седлает коня - его коня. Потом садится верхом и едет прочь.

…

Прошло два года. Олекса вернулся на Русь. Живёт в Чернигове, работает летописцем в городской управе. Политикой не интересуется. С отцом помирился. Про Залесье старается не вспоминать.

Лишь изредка доходят до него новости от старых знакомых. Юрко Довгорукий и далее сидит в своей Суздальській фортеці и, говорят, провозгласил её "княжим столом". Смешно, конечно, но Олекса не удивляется - очень похоже на князя Юрка. Ещё, вроде бы, женился. И жена, говорят, писаная красавица - светловолосая, голубоглазая. А сама - и умная, и ласковая, и решительная. Недавно родился у них сын. Имя ему - Андрій.

Венеция, март 2016