Пока вся «новизна» этого века состоит лишь в новой интерпретации старых эпох. Постмодерн – это вообще власть интерпретаций. Но когда взаимоисключающие, казалось бы, вещи начинают быть нераздельными – у многих возникает ощущение тотального абсурда происходящего.
/ далее
Код для вставки в блог
Прошло уже 12 лет нового века – но ментально мы все еще живем в прошлом.
Причем даже не в «лихих девяностых» – сетевые полемики по-прежнему бурлят вокруг того, чем же все-таки была революция 1917 года: открытием новой эры или закрытием русской истории? Особый хит – Вторая мировая война: в блогах она до сих пор продолжается. И не просто продолжается, а нарастает – даже в брежневские времена не было такого разгула «великопобедной» истерии, как сегодня. Едва ли не на каждой машине развевается «георгиевская ленточка» – а реальные георгиевские кавалеры (вроде Маннергейма) считаются врагами.
Пока вся «новизна» этого века состоит лишь в новой интерпретации старых эпох. Постмодерн – это вообще власть интерпретаций. Но когда взаимоисключающие, казалось бы, вещи начинают быть нераздельными – у многих возникает ощущение тотального абсурда происходящего.
Все прошлые идеологии превратились лишь в пиар-инструменты. Режим легко пользуется и левой, и правой риторикой – поэтому «идейные» оппозиционеры и слева, и справа бьют в пустоту. Хотя они иногда пытаются подражать этой технологии – так намедни главный коммунист фарисейски поздравлял сограждан с Рождеством. Но все же до того универсализма, которого достигла власть, они не дотягивают. Официальная «национальная идея России» выглядит сегодня как полная идеологическая коррупция – в единый симулякр сливаются имперство, клерикализм, фашизм, сталинизм, евразийство… Главный евразиец уже открытым текстом прославляет «патриотическую коррупцию». Впрочем, иногда власть переходит и на язык либерального гуманизма – запрет усыновления сирот иностранцами мотивирован именно слезинками Димы Яковлева.
Путин, пожалуй, самый искушенный постмодернист в нынешней политике. Это «совмещение несовместимого» было инсталлировано в его политической личности изначально – служба в КГБ и работа у Собчака. Затем оно выросло в тотальный символ эпохи. Подъем российского триколора под мелодию советского гимна уже ни у кого не вызывает внутренних противоречий. Одни пророчат путинскому режиму скорый крах, а другие считают его едва ли не вечным – но граница между ними очень зыбка…
При этом на третьем, уже почти монархическом сроке, он явно хотел бы уйти от брутальных исторических ассоциаций. Ему поклоняются как царю или вождю – а он относится к этому почти в стиле камеди клаб. То с журавлями полетает, то французского комика гражданством пожалует, а то вдруг внесет в Думу закон о запрете жевать листья коки в Боливии.
Тем не менее, воссоздав имперскую «вертикаль», он сам стал ее заложником. В мировоззренческом плане ему ничего более не остается, как удерживать эти «духовные скрепы», максимально синтезируя консервативные мемы Российской империи и СССР. Но по причине абсолютной коррумпированности этой номенклатуры в реальности выходит лишь «синтез кризисов», которые в свое время и привели эти режимы к развалу. Так что и их постмодернистский римейк неизбежно схлопнется – причем даже со взаимным кумулятивным эффектом.
Выход из этого постмодерн-консерватизма надо искать не в отступлении в модерн («Россия без Путина»), и не в умножении приставок «пост» (Медведев, Шойгу…), но в открытии иного исторического измерения. Культуролог Михаил Эпштейн предлагает смотреть на нашу эпоху не из прошлого (оценивая ее как «пост-ХХ век»), но из будущего – как некую «прото-цивилизацию», которая сегодня еще только начинается.
И для этого постмодерн надо не «отрицать», но напротив – довести его до логического финала. Это сетевая, ризоматическая структура, с позиций которой все внешние иерархии выглядят устаревшими и излишними. Таков тренд развития интернет-технологий, и он же постепенно отражается в политике с ее ростом независимых общественных инициатив. Кластерами этого будущего развития выглядят самоуправляемые, но взаимосвязанные регионы, не нуждающиеся более ни в какой отчужденной от них «вертикали».
Такой структуры политического пространства в имперской и советской России не было никогда. Но ее прообраз можно заметить в различных русских землях (Новгороде, Пскове, Твери…) задолго до того, как их стали пригребать под единую «державную руку» и возникло само слово «Россия».